Преподобный Дионисий Радонежский
Житие
Имя преподобного Дионисия, местночтимого святого в Ржеве и Старице, в наши дни мало кому известно: иконы и имущество церквей уничтожены и разграблены. А в смутное время начала XVII века его делами и молитвами оживала Русь. Историки С. М. Соловьев и В. О. Ключевский в работах о смуте и польско-литовском нашествии относили настоятеля Старицкого Свято-Успенского монастыря и Троице-Сергиевой лавры Дионисия к патриотам русской земли наравне с Мининым и Пожарским.
Родители Дионисия Федор и Ульяна «переселились из села Зобнина Кашинского уезда сначала в Ржев, а затем в Старицу, слыли по прозванию Зобнинскими, в крещении Давид, родился, вероятно, в этом городе». Записей о рождении в Старице и Ржеве не оказалось. Прозвание Зобнинский навело историков на мысль, что Дионисий родился в Ржеве или Старице в 1570/71 году.
Отец Давида с переездом в Старицу исполнял обязанности старшины в Ямской слободе. Когда сын достиг школьного возраста, родители отдали его учиться в Старицкий Свято-Успенский монастырь, который находился по соседству с их домом. Учителями кроткого мальчика были монахи: «ржевитятнин Гурий и старичанин Герман». Они обучили и воспитали своего ученика преданным Православной Церкви, родному Отечеству, умеющим исполнять церковные обряды.
При достижении зрелого возраста Давида женили на Вассе, девушке из старицких мещан. За добрый нрав и беспорочную семейную жизнь Давид был определен священником в церковь Богоявления Господня Старицкого Успенского монастыря в селе Ильинском, которое, по описи, находилось в Роменской волости «с двумя церквями: Богоявления Господня и Пророка Ильи». К приходу примыкало 22 деревни и 11 пустошей. На седьмом году службы в Богоявленской церкви и жизни в селе умерла Васса и сыновья Кузьма и Василий. Утрата жены и детей сделала светскую жизнь бессмысленной. Давид Федорович решил посвятить себя служению Богу. В Старицком Свято-Успенском монастыре он принял постриг под именем Дионисия. «При высоком уме, он был всегда бодр и весел, имел красивое лицо и высокий рост, бороду длинную до пояса и широкую, пением и чтением увлекал слушателей, был кроток и любвеобилен, терпелив и исполнителен в служебных обязанностях».
Деловые природные качества, благочестие и кротость, прекрасное знание церковной службы молодого монаха были замечены архимандритом монастыря Пименом. Вскоре он стал исполнять обязанности казначея, а в 1605 году стал настоятелем Старицкого Свято-Успенского монастыря.
Годы смуты и тяжелых испытаний для России стали испытаниями и для архимандрита Дионисия. Когда в 1605 году, как уже отмечалось, Патриарх Иов был выслан в простой монашеской одежде в Старицкий обитель, архимандрит монастыря Дионисий не только проигнорировал приказ Лжедмитрия о строжайшем содержании святителя, но, более того, предпринял все меры к тому, чтобы смягчить страдания убеленного сединами старца. Стражники, доставившие Святейшего Патриарха Иова, были отправлены, а сам настоятель «со всею братиею и со многими горькими слезами, не ведый, что сотворити великому пастырю, и молит, и просит, что повелит и что укажет еже о себе творити». Так был встречен Патриарх в своей родной обители, где некогда начинал постигать под руководством святителя Германа великую школу иноческого смирения и нелицемерного братолюбия и где впоследствии настоятельствовал, преподавая братии уроки благочестия и духовного наставничества.
Как отмечают исследователи, именно в Москве, благодаря святителю Иову состоялась встреча святого Патриарха Гермогена и преподобного Дионисия, положившая началу их совместному служению Церкви и Отечеству.
Блаженный Патриарх Гермоген весьма любил Дионисия и ставил его в пример другим: «Смотрите на Старицкого архимандрита; никогда не оставит он церковной службы, и он всегда на царских собраниях. Когда дурные люди волновали народ против царя Василия Ивановича Шуйского, Старицкий архимандрит уговаривал беспокойных людей помнить, что они христиане».
События Смуты развивались по своей внутренней диалектике. Летом 1607 года объявился Лжедмитрий II, когда Крестьянская война под руководством Ивана Исаевича Болотникова уже затухала. Новый самозванец Дмитрий вошел в историю как «тушинский вор» или «таборский царь».
История не донесла до нас неоспоримых данных о происхождении «второлживого» самозванца, хотя после принятия им имени «царевича Дмитрия» его биография достаточно хорошо описана современниками. Поэтому до сих пор исследователи ведут безуспешный спор о действительно неоспоримой родословной «тушинского вора».
Никто в точности не знал, кем же был новый самозванец. Сохранившиеся документы не проливают полный свет на «темные» места его биографии. Власти царя Василия Шуйского презрительно именовали появившегося на южных рубежах Российского государства опасного противника «стародубским вором». Затем, когда тот перебрался с войском под стены царственной Москвы, в правительственных грамотах и на словах – «тушинским вором».
К началу 1609 года «тушинский вор» через свои разосланные во все концы отряды контролировал огромную территорию. Старичане не захотели подчиняться Лжедмитрию II. Вскоре польский пан Зборовский и изменник князь Шаховский со своими войсками направились для расправы с непокорными. После взятия города-крепости Зубцова грабительское войско в полночь подошло к Старице. Воспользовавшись темнотой и перерезав часовых, нападавшие отворили ворота. «Малочисленные защитники и жители города, застигнутые врасплох, растерялись; после недолговременного сопротивления разбежались по церквям, где и были истреблены, а город сожжен и разграблен»- пишет об этих событиях монастырский патерик. После этого страшного набега город Старица долгое время находилась в руках поляков и только по Столбовскому миру 1617 года возвращена России.
О разрушении Свято-Успенского монастыря в Старице поляками в 1608 году и судьбе монахов сведений не сохранилось. Монастырский архив оказался в Москве. Вполне возможно, в ту кровавую ночь архимандрит Дионисий вместе с уцелевшими монахами сумел унести часть архива из обители.
Известно, что архимандрит Дионисий почти в это время находился при Патриархе Гермогене и «весьма много действовал на народе своими увещаниями от божественных книг». В «Историческом описании…» игуменом Арсением говорится, что «Дионисий ездил в Ярославль на погребение какого-то вельможи, и на возвратном пути, 19 Июня 1610 года получил патриаршую грамоту о перемещении его в архимандрита Троицкой Сергиевой Лавры…»
К этому времени, бесплодные политические страсти, бушевавшие на Руси, не миновали и Троице-Сергиеву обитель. Дни, переживаемые Московским государством в действительности, были полны непредсказуемости, и только чудо, как полагали многие, могло спасти Россию, развеять отчаяние, которое поселилось в людях нестойких, «мнеша на Руси православию уже не бытии».
Как же определить ту грань, которая отделяла Отечество от пропасти, как перебороть стыд, который скрывался в каждом поднявшем руку на святотатство, где найти исцеляющее средство от греховных деяний? Такие непростые вопросы мучили архимандрита Дионисия, когда польское войско, возглавляемое воеводой Сапегой и Лисовским, подошло к монастырю.
Самолюбивые и властные воители жаждали славы, легких побед, богатства и рассуждали так: Москва, раздираемая противоречиями изнутри, не сегодня-завтра падет к ногам новоявленного Лжедмитрия II. Пока же можно вволю потешиться над смиреной обителью. Про ее славу и богатства ходили легенды, которые пьянили ловцов наживы, словно молодое вино. И хотя в речах изменивших России раздавались предупреждения, что монастырь вовсе не приграничный острожек, — это не принималось ими в расчет: перед всекрушающей силой многочисленной рати должны рухнуть любые стены.
23 сентября, когда монастырь, по традиции, готовился к Сергиеву дню, войска Сапеги и Лисовского подошли к обители. С кем же им предстояло скрестить оружие? Число монашеской братии едва достигало трехсот человек. К ним присоединились крестьяне из ближайших вотчин монастыря, богомольцы, прибывшие на поминальные торжества, и только воевода князь Григорий Борисович Долгорукий и дворянин Алексей Иванович Голохвастов знали твердо, что у них под рукой не более двух с половиной тысяч воинов.
Посягнуть на святыню земли Русской не решался даже тать, не потому ли в предприятии «семени еретично и лютерн окаянии» отказались участвовать казачьи атаманы Степан Епифанец и Андрей Болдырь, ушедшие со своим воинством из-под монастыря.
Тем не менее, беда от этого не уменьшилась, а лишь только усилилась огромной скученностью людей, которые не полагали, что окажутся в осаде. Это слово теперь было на устах, как у врагов, так и в самом монастыре. Одни произносили его злобно и кровожадно, для других оно выражало надежду на избавление. Но приблизить его осажденные могли только собственными силами. Ратное мастерство дворян, стрельцов, иноков, крестьян сомнений не вызывало — с помощью оставшихся в обители любой приступ мог быть отбит. Гораздо сложнее, оказалось, разрушить атмосферу безысходности, которая словно паутина, оплела обитель.
Архимандриты Троице-Сергиевого монастыря Дионисий и Иоасаф прилагали к этому немалые усилия. Несмотря на обстрелы и приступы, обитель жила по заведенному распорядку с молебнами, звоном колоколов, крестными ходами, празднествами, но на них лежала прочная печать тревоги за дальнейшую судьбу.
Казалось, не существовало на свете таких испытаний, через которые не прошел бы Троице-Сергиев монастырь за долгие пятнадцать месяцев осады.
Рать Сапеги и Лисовского обстреливала монастырь калеными ядрами, вела подкопы, не позволяла пробиться к нему ни конному, ни пешему, а в лютую стужу пресекала всяческие попытки добыть дрова. Трудности воинской жизни тесно переплелись с бытовыми, а когда цинга стала вырывать одного за другим защитников и уносить в могилу десятки жителей, некоторые сочли, что наступил предел страданиям, и решились на измену. Сохранившееся письмо того времени Ксении Годуновой, любимой дочери царя Бориса, написанное в осажденном монастыре, говорит о тяжелом положении защитников: «с часу на час ожидаем смерти, потому что у нас в осаде шаткость и измена великая…» Иудины сыны не сумели нанести вреда обители, но в памяти соотечественников осталась глубокая отметина, которую до сих пор хранит в своем названии одна из деревень невдалеке от Лавры.
«Курятник», «лукошко», «изба каменная» — какими только нелестными эпитетами не награждали враги монастырь, но он назло всему держался, хотя по свидетельству одного из сидельцев, защитников оставалась одна треть.
В конце 1611 года появляются первые троицкие грамоты. Настоятель ее, архимандрит Дионисий и Аврамий Палицын рассылают во все стороны одно за другим агитационные послания: «… Вспомните, православные, что все мы родились от христианских родителей, знаменались печатью, св. крещением, обещались веровать во Св. Единосущную Троицу. И, возложив упование на силу Животворящего Креста, Бога ради покажите свой подвиг: молите своих служилых людей, чтобы всем православным христианам быть в соединении и стать сообща против наших предателей и против вечных врагов Креста Христова — польских и литовских людей. Сами видите, сколько погубили они христиан во всех городах, которыми завладели, и какое разорение учинили в Московском государстве…»
Проникновенные слова обращений к россиянам прервали глубокий гипноз, пробудили мысль, сознание собственного достоинства. Отстаивать его приходилось в кровавой борьбе, в звоне мечей и копий, среди которых не потонул глас архимандрита Троице-Сергиево монастыря Дионисия и келаря Аврамия. К словам духовных наставников пробуждающейся Руси прислушивались далеко за его пределами. «Люди русские! — обращались с амвонов священнослужители словами Дионисия и Аврамия. — Христиане православные! Бога ради, положите подвиг своего страдания, молитесь и соединяйтесь! Забудем всякое недовольствие; отложим его и пострадаем о едином спасении отечества; смилуйтесь над видимою, смертною его погибелью, да не постигнет и вас смерть лютая!»
Весь свой публицистический дар архимандрит Дионисий и келарь Аврамий Палицын направлены на внушение необходимости быстрейшего избавления от внутренних потрясений, которые стали тормозом на пути развития государства, лишили возможности проявления созидательного гения народа, отбросили его на многие годы в тьму и невежество. Верой в будущее, достойное народа великого, пронизаны их послания.
Троицкие грамоты попали в цель. Памятная руководящая роль трезвеющего народа выпала на долю нижегородцев с их торговым старостою Кузьмой Миничем Сухоруким, пригласившим на военное возглавление жившего в отставке князя Дмитрия Михайловича Пожарского.
18 августа 1612 года ополчение К. Минина и Д. Пожарского стояло около горы Волкуши вблизи монастырских стен. Архимандрит Дионисий говорил слова благословения ратникам поволжских поселений и Нижнего Новгорода на изгнание поляков и литовцев из Москвы. Подобное было на этом месте в 1380 году. Тогда Сергий Радонежский благословлял воинов московского князя Дмитрия Ивановича против татар. Каждый ратник с надеждой победить и остаться в живых прикладывался устами к кресту троицкого архимандрита. Под звон колоколов, под «поюще песни духовныя» ополчение князя Пожарского выступило к Москве. Летописец записал, что «в день сей, вся Россия взирала на Троицкую обитель яко на солнце». Не стал отсиживаться в монастыре и архимандрит Дионисий и отправился вместе с войском в поход.
Последствия этого шага оказали столь значительное воздействие на ход событий, что привели в конечном итоге к изгнанию поляков из Москвы. Под колокольный звон, под крики: «Сергиев, Сергиев!» — произошла жестокая сеча и закончилась она полным поражением войска Ходкевича. Гетман спасся бегством. На Воробьевых горах «браду свою кусая зубами и царапая лицо ногтями», он с сожалением в последний раз взглянул на Москву.
27 ноября архимандрит Дионисий, после изгнания чужеземцев из Кремля, на Лобном месте Красной площади, еще раз благословил заметное поредевшее ополчение.
Отгремели выстрелы под Москвой, в Кремле застучали топоры плотников и молотки каменщиков, потянулся в столицу торговый люд. Троице-Сергиев монастырь, по свидетельству очевидца, превратился «в больницу и богадельню». Шли нескончаемым потоком в обитель потерявшие кров, израненные и искалеченные в боях, и ни один из них не получал отказа ни в чем. Трудами и заботами архимандрита Дионисия строились избы и странноприютные дома, где страдальцы находили приют, утешение и пропитание. Не остались без внимания и сложившие голову за Отечество. Многие из тех, чьи кости валялись в окрестностях монастыря, обрели в нем последнее пристанище.
Затишье в боях, наступившее на Руси, вовсе не означало о спокойствии в умах и в политических страстях. Последствия польско-литовского нашествия вызвали к жизни одну из жизненных важнейших задач — снабжение храмов богослужебными книгами. Неудивительно, что именно преподобный Дионисий, наместник Троице-Сергиевого монастыря, получил благословение церковного священноначалия на редакторско-издательский труд. Общение с Патриархом Иовом и знакомство с его мыслями и планами относительно типографского дела получили дальнейшее творческое развитие и реализацию в книгоиздательской деятельности преподобного Дионисия. Конкретные исторические события, обусловившие эту генетическую духовно-творческую преемственность двух подвижников в области отечественного просвещения, вполне достойны самостоятельного очерка.
С небольшой группой грамотных монахов Дионисий взялся за это трудное дело. Оно требовало языковедческих, филологических и богословских знаний. Разночтений и ошибок было найдено много. Монастырские писцы не согласились с ними и вступили в открытую борьбу с архимандритом Дионисием.
На церковном соборе 1618 года за изъятия в «Требнике» и «огнем» из молитвы водоосвящения, архимандрита Дионисия признали еретиком. Его помощники были брошены в тюрьму, а сам он заточен в Кирилло-Белозерский монастырь.
За ересь в монастырях наказания были жестокими. Каждый день Дионисий должен был делать по тысяче земных поклонов. Подвижник Божий все переносил во славу Господня, и даже вместо «1000 клал ежедневно по 2000 поклонов, по своему усердию. Ему грозили Сибирью и Соловками, а он говорил: «Я рад тому, тое жизнь мне». Так продолжалось около года.
Вернувшись из польского плена, отец царя Филарет, после избрания его Патриархом Руси на первом Соборе признал Дионисия невиновным и вновь поставил настоятелем Троице-Сергиевой Лавры.
Троицкой обителью правил преподобный Дионисий 23 года и скончался в 1633 году 10 мая. Отпевание архимандрита Дионисия совершил сам Патриарх Филарет в Москве, а мощи его были погребены в Троицкой Сергиевой Лавре. Русская Православная Церковь причислила преподобного Дионисия к лику святых. В городах Ржеве и Старице архимандрита стали чтить как местного святого.
В 1904 году церковь Богоявления село Глебово Старицкого уезда посетил Высокопреосвященный архиепископ Тверской и Кашинский Самбикин. Он посоветовал в честь Дионисия поставить часовню, а в самой церкви — престол его имени. В 1905 году рекомендации архиепископа были выполнены. Часовня была построена около перекрестка дорог Степурино — Старица и Десятины — Коконягино, в километре от бывшего села Ильинского, где когда-то начал свою церковную службу местночтимый Дионисий. Ежегодно 10 мая в день памяти Дионисия, до закрытия церкви в 1937 году, совершался крестный ход от села Глебово до часовни.
Состояние Старицкого Свято-Успенского монастыря при архимандрите Дионисии лучше всего понять из описи 1607 года, составленной по царскому указу Старицким городовым приказчиком Язвецом Ивановичем Жихаревым. Опись эта хранилась в подлиннике в Старицкой обители, и составлена была при сдаче монастыря архимандритом Пименом новому архимандриту Дионисию. По ней мы узнаем, что в монастыре проживало «иеромонахов и иеродьяконов было 73; послушников 32 человека; слуг монастырских 43». Церквей в обители было три: соборная во имя Успения Божией Матери, с приделом Похвалы Богородицы; трапезная — во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы и святые ворота — во имя священномученика Василия Анкирского. Колокольня была деревянная, «на ней четыре колокола, а в особом чулане часы боевые, а при колокольне на столбах висел большой колокол благовестник в 100 пудов, в 250 р., купленный при архимандрите Пимене». Вокруг монастыря была построена каменная ограда.
