Мама плачет, папа хмурый ходит, даже старший брат стал меньше с ней, с Марфынькой, играть, а младший-то и вовсе перестал. Лежит, бывало, в своей кроватке, ручку к Марфыньке поднимет, да и опустит — нет сил держать. И только улыбается ей грустно-грустно.

  Стала Марфынька больше одна гулять. Сидит на качельках, грустит, думает как бы так сделать, чтобы братец болеть перестал, и снова в их дом пришли мир и покой.

  — Молись Господу, — говорит вдруг ей старушка.

  Марфынька удивилась. Как так? Сидела себе на качельках, никого кругом не было, а тут вдруг на тебе — старушка перед ней. Платьице ветхое, серое, но чистое. Поверх платьица пальтишко не самое тёплое, хотя на улице зима. А самое главное глаза у старушки такие добрые, что всю горечь Марфынькину как водой смыло, и осталась только печаль.

  — Кто такой Господь, что я должна ему молиться? — спрашивает у старушки Марфынька.

  — А Господь, деточка, это Тот, Кто в нашей жизни всем ведает, всё Ему подвластно, и нет у Него ничего невозможного. И если видит Он в человеке любовь к своему ближнему и чувствует веру в Господа, то исполнит Он любое желание, как бы оно трудно ни было. Потому что Господь всем управляет.

  — А как же тогда молиться Ему? Я ведь не умею.

  — А вот как сердечко твоё болит за братца, так и молись. Проси у Господа для него здоровья, проси, чтобы братец твой вырос умным, сильным, здоровым, а, главное, добрым и в Бога верующим. И проси так, чтобы ни одной другой просьбы в твоём сердечке не осталочь, ни на конфеты, ни на игрушки, ни на платьица новые.

  Обрадовалась Марфынька, поблагодарила старушку и побежала домой. Только успела скинуть с себя куртку и сапожки, и бегом к братцу. Прижалась щекой к его ручке и шепчет:

  — Милый мой Никитушка, есть у меня для тебя удивительная новость. Я знаю теперь про такого Доктора, который сильнее всех других докторов на свете. Я буду Ему молиться сильно-сильно, а ты помогай. Проси у Него здоровья себе, чтобы стал ты сильным, умным, а, главное, верующим в Господа, для Которого нет ничего невозможного на этом свете.

  И стали детки тайком от всех день за днём молиться Господу. И стал младшенький братец потихоньку поправляться. Не сразу так случилось, и не только по молитве, но и по труду многих людей — и родителей, и докторов, и друзей их семьи. А только все кругом шептали — Чудо! Чудо! А Марфынька с братцем знали, что нет такого, чтобы Господу невозможно было.

  И вот однажды братец смог выйти на улицу. Он был ещё очень слаб, и мама не отходила от него ни на шаг, а Марфынька шла рядышком. Сели они на скамеечку рядом с домом, чтобы братцу дух перевести, а вокруг благодать — деревья молодой зеленью одеты, птицы гомонят на все голоса, солнышко пригревает. Сидит братец на скамеечке, лицо солнышку подставил и улыбается. А у мамы слёзы из глаз капают. Марфынька испугалачь:
— Что ты, мамочка? Почему опять плачешь?
— Да я, детонька, от счастья плачу.
— А разве так бывает?
— Конечно, бывает, родненькая. Дай Бог тебе только такие слёзы и узнать.
— Как, мамочка, и ты про Бога знаешь? — удивилась Марфынька.
— А ТЫ что про него знаешь? — в свой черёд удивилась мама.
— А я знаю, что если Ему молиться от всего сердца, то Он любое желание исполнит. Как я про братца Никитушку молилась, чтобы он поправился.
— А кто же тебе сказал про это?
— А старушка.
— Давно ли это было?
— Да зимой. Я тогда одна гуляла, на качельках качалачь, она и подошла.

  Тут мама чему-то рассердилась. Отвели они братца Никитушку домой, оставили с папой, а сами пошли опять на улицу. И идут по той дороге, по которой раньше Марфыньку никогда не водили. Мама быстро идёт, еле Марфынька за ней поспевает.

  Подходят они к красивому белому дому. А дом необычный — крыша у него чудесная, будто крем на торте. Цвет у неё голубой, и звёзды рассыпаны как по небу. А сверху крыши — крест. Весь дом украшен березовыми ветками, и такой стоит аромат, что голова кружится от счастья.

  — Мама, мама, что это за чудесное место такое? — смеётся Марфынька.

  А мама не слышит её и идёт вперёд, туда, где много людей стоит. А Марфыньку крепко-прекрепко за руку держит, так, что даже больно. Растолкала мама всех людей и зашла в самую середину. А в середине стоит смешной дядя — высокий, худой, с длинной чёрной бородой, густыми бровями и в такой странной зелёной одежде, будто женский сарафан.

  Из всех стоящих вокруг людей этот дядя был самым весёлым, Марфынька и не знала раньше, что бывают такие весёлые бородатые дяди.

  Но Марфынькина мама подошла к нему и стала что-то сердито говорить. Говорит, а сама Марфыньку за руку больно дёргает, и все сильнее и сильнее сердится.

— Мама, мама, пусти, мне больно! — говорит ей Марфынька.

Тут мама только опомнилась, отпустила её и говорит:

— Скажи, какая старушка с тобой говорила?
— Да вот она, — тут же увидела её в самой толпе Марфынька. — Вот эта старушка. Только платье на ней теперь праздничное.

  А бородатый дядя ей и говорит:
— Эту старушку, деточка, зовут Богородица, она мама нашего Господа.

— Конечно! — обрадованно закричала Марфынька. — Моя мама тоже про меня всё знает, что я могу и чего не могу. А мама Господа точно знает, что умеет Он.

  Тут Марфынькина мама вдруг села прямо на землю и заплакала так сильно, что никто не мог её утешить. А Марфынька села рядышком с ней, положила ей голову на плечо и тихонько гладила мамины волосы своей рукой. Она теперь знала, что слёзы бывают и когда большая радость.

Комментарии закрыты.