Воспоминание жительницы Ржева о Великой Отечественной войне

   В начале января мне позвонил муж моей младшей сестры и попросил срочно к ним придти. Я пошла, благо живут они в пяти минутах ходьбы. У них в гостях был мой старый знакомый по немецкому концлагерю, а потом и по школе, Анатолий Михайлович Попов. Он оказался другом по охоте мужа сестры. Хотел узнать что-нибудь о пребывании в немецком концлагере, так как об этом расспрашивали его внуки, а он помнил только, как бомбили наш состав, и мы долго стояли пока отцепляли вагоны, убирали раненых и мертвых. Сестра Тамара тоже тогда была очень маленькой и почти ничего не помнила, а наша мать, пока была жива, старалась не рассказывать о лагере, очень расстраивалась и говорила: «Забудьте, что было и живите сегодняшней жизнью». Муж сестры знал, что я многое помню о войне, вот и позвал меня поделиться воспоминаниями. Может быть, и другие хотят знать об этом.

   Начну с начала войны. В июне 1941 к нам в гости приехал брат отца, офицер Красной Армии; он служил в г. Лида, на западной границе. Все сидели за столом, и вдруг по радио Левитан своим громким отчетливым голосом объявил: «Говорит Москва. Говорит Москва. Говорит Москва». Отец сказал: «Сейчас объявят о начале войны». На это брат отца дядя Коля говорит: «Не может быть, нас бы не отпустили в отпуск». Но слова отца оказались страшной правдой – началась война. Дядя Коля уехал сразу в часть, даже не заехав к родным в деревню, где была его семья (жена и сын). Отец поспешил в военкомат; его определили в часть, которая стояла в Ржеве, так как мама должна была вскоре родить четвертого ребёнка, сына. Три дочери у неё уже были – старшая Валя (7 лет), я (6 лет) и Тамара (3 года). От страшного волнения у мамы начались роды и её отвезли в роддом. Отец приходил домой только на ночь, а утром уходил обратно в часть. Нам, сёстрам, была дана команда собрать все хорошие детские зимние вещи. Мы постарались и набили в мешки всё хорошее детское и взрослое, и постельное. Когда выписали маму с младенцем Веней, отец на грузовой машине с шофёром отвёз нас со всеми мешками к бабушке в дер. Артёмово, а сам на этой же машине отправился догонять свою часть.

   Бабушкина изба была маленькая, а семья там жила большая (бабушка, три её внука, две мамины сестры). Мы поселились, спали на полу. Мешки с вещами не разбирали (забегая вперёд, скажу, что в лагере они очень пригодились). Когда наши войска стали отступать, оставив деревню, мы с ними дошли до дер. Подберезье; там началась большая бойня. Мы, как и все местные жители, прятались в окопах. На нашем окопе стоял пулемёт. После боя целым остался только наш окоп. Взрослые сказали — это потому, что мы, дети, во время боя читали молитву «Отче наш…». [ С этого момента я поняла, что Бог есть, и вера в Него спасает меня по сей день.] Затем мы вернулись обратно в Артёмово, которое теперь было занято немцами. Здесь нас внесли в список на отправку в немецкий концлагерь как семью коммуниста. Из деревни везли на санях на станцию, погрузили в товарные вагоны и отправили состав в немецкий тыл. По дороге нас бомбили, разбитые вагоны отцепляли. Ехали долго и прибыли в г.Слуцк (Белоруссия), на окраине которого находился концлагерь. Лагерь был обнесён колючей проволокой в 4 ряда, на вышках стояли автоматчики. В бараках — нары в три яруса по обе стороны от прохода. Поселились мы сначала на нижнем этаже, а потом, после того, как стал ходить конвой из немцев отбирать детей на «органы и кровь», перебрались на третий ярус нар. Всех детей наши взрослые определили туда, там можно было спрятаться. Конвой ходил часто – то детей отбирали, то женщин помоложе с малым количеством детей для отправки на работу в Германию. Так попала в рабство семья из нашего дома с двумя детьми. Они работали (как выяснилось после войны) у немецкого хозяина на ферме.

   Охраняли нас полицаи, из местных жителей, в особой одежде. Когда не было с ними немцев, они разговаривали с нами, предупреждали об «облавах». Как нам здесь пригодились наши мешки с одеждой. Мама обменивала белье на картошку, хлеб, сухари (у охранников). От голода («баланду» давали один раз в день) люди умирали, нары становились пустыми. К тому же нас заразили тифом. Первой заболела мама. Тифозных увозили во флигель, который стоял отдельно. Я там ухаживала за мамой, а на нарах остались старшая сестра Валя, Тамара и маленький Веня. Его  Валя кормила густышей «баланды» через тряпочку. Он, конечно, не выжил. Всех умерших за ночь утром забирали рабочие и увозили в траншеи, которые были вырыты вдоль флигеля. Траншеи не закапывали, пока не наполнятся до верха. Маму я выходила, прибегала на нары за порцией «баланды», брала немного сухариков, выменянных на вещи. Мама вернулась, заболели Валя и Тамара. Их остригли, так как в волосах были вши. Я заболела последней, меня не остригли, у меня не было вшей на голове. Зато я осталась без волос – все постепенно вылезли, заболела цингой. В начале было очень трудно, надо было прятаться от «облав», а потом стало по-легче, нары освободились, «налётчиков» не стало. Некоторые наши стали ходить за проволоку в ближние деревни, «по-миру». Парни и девушки ночью, в метель и снег, через 4 проволоки проползали по канаве, которая шла от 2-х этажного дома рядом с нашим бараком. Дом был с решетками на окнах. Никогда не забуду, как немцы загнали в этот дом евреев, закрыли и подожгли. Они бились об окна, хватали руками раскалившиеся докрасна решетки. Стон стоял невыносимый. Век не забуду этот ужас. [Когда хожу на дачу мимо Мемориала погибшим воинам, всегда останавливаюсь возле памятника погибшим евреям, помолюсь, помяну всех.] Наутро немцы рылись на пепелище — искали золото, и были слышны крики радости. Всё это я наблюдала с третьего яруса нар, так как по верху барака были окна.  

   Когда наши стали наступать, немцам понадобилось место лагеря для обороны. Прошел слух, что нас уничтожат. Но этого не произошло. Немцы почему-то дали «клич» жителям деревень, чтобы забирали оставшихся узников лагеря. Спасибо белорусам. Приехало много подвод на санях. Нас погрузил один пожилой мужчина (две семьи – нашу, 4 человека, и еще одну семью, 3 человека). Привезли в бывший военный городок, состоящий из двух двухэтажных зданий и одного флигеля. Здания без окон и дверей, всё разбито. Но было уже тепло – начало весны 1944 года. Забить окна и немного приспособить для жизни помещения помогли жители близлежащей деревни Конюхи. Жили так: мы, дети, ходили «по-миру» по Конюхам, дальше нас мама не пускала, да и деревня была очень большая. Давали хлеб, картошки немного (сил мало – много не унесёшь). Мама с тетей Марусей, которая с нами ехала и поселилась в одной квартире, занялись шитьём. У тёти Маруси была швейная машинка.

Примерно в апреле 1944 года нас освободила Советская Армия. Мы переехали в свободный дом в деревню. На родину ехать не было денег. Осенью пошли в школу я и Валя. Я сразу в 3-й класс, так как ещё дома и в детсаду нас готовили к школе – читать и писать мы умели. В Конюхах пришлось прожить два года, пока нас не разыскал брат отца дядя Коля. Он был военным, жил в Львове и помог нам выехать на родину. Наш отец погиб. Он был смертельно ранен под Белым и умер в госпитале в Калинине.